Лютор изначально знал, что пресс-конференция вызовет фурор, и теперь о нем говорили не только в Метрополисе, но и за его пределами. За пределами страны, потому что весь мир следил за любителями нацепить на себя плащ и устроить очередной перформанс.
Там была даже эта мисс Лейн из Плэнет — восхитительная женщина, если бы она не писала свои обличительные и полные гнева статьи именно о нем. Лексу вообще нравились именно те женщины, что потенциально могли его уничтожить. Во многих смыслах. Таких, к счастью, было немного, и он успешно с ними не связывался — причина номер один, почему он не женат. Не то чтоб он не был раньше, но это не лучшие истории. Желательно, чтоб его сын их обошел стороной.

А именно об этом сыне и была знаменательная пресс-конференция, и Лекс позаботился о том, чтоб ее пустили в прямом эфире.
Файлы Кадмуса попались ему случайно, когда Лексу пришлось разбирать всё то, что осталось от его отца. Финансирование туда шло приличное, но очень хорошо сокрытое, чтоб даже сам Лютор далеко не сразу смог установить связь. Но когда это произошло, и он слегка покопался, то пришел в настоящую ярость.

Теперь эмоции утихли. Он думал о том, как мог не замечать до этого, что у нового приятеля или подражателя Супермена, который совсем недавно появился на супергеройской арене, его же разрез глаз. От Супермена там, конечно, тоже было достаточно, но тут Лютор не возражал: при всех нюансах, инопланетянин был очень фактурным. Известно, что красивые люди добивались большего успеха, а красивый и умный мог бы владеть миром.

Сначала Лекс думал о том, что этот Супербой должен стать его персональным оружием в борьбе с Суперменом. Он успел составить пошаговый план на ближайшие пять лет, в котором он развивал спрсобности парня, натаскивая его против криптонца, и первым шагом было знакомство и ограждение его от пагубного влияния других любителей плащей.
Разумеется, он не собирался ему рассказывать всё сразу. Он просто собирался сделать так, чтоб Супербой сам пропитался этими идеями. Немного манипуляций, немного недосказанности, правильно преподнессенная информация были секретом успеха, а мозг подростка по всем правилам податливым и внушаемым.

Лекс рассчитывал закончить первый шаг в течение месяца, и связаться с Супербоем оказалось не трудно, но тут-то и начались проблемы с его планом. Он… передумал.
Подростка звали Коннером, у него был разрез глаз Лекса, который тому достался от матери, и его лицо отражало все эмоции. Кусочек правды в мире абсолютной лжи.
После того, как Лютор всё ему рассказал, Коннер сделал самую ужасную вещь из всех, что могли прийти ему на ум — полез обниматься. Это было испытание определенного рода, потому что Лекс не привык к тому, что его трогают. Но в конечном итоге всё оказалось не так плохо, как могло бы.
Мерси дарила ему полные скепсиса взгляды, на что Лекс ответил, что у него отцовский инстинкт. Все бы ничего, но совсем недавно он прочел ей внушительную лекцию об отсутствии инстинктов у человека как таковых. Скепсиса было еще больше, но ни одного лишнего слова. Следовало действительно поднять ей зарплату.

Визит Супермена он ждал почти сразу после того, как Коннер к нему переехал. Но инопланетянин опять разрушил его планы и не прилетел, а сам Лекс не стал заводить эту тему: ему даже было приятно, что кто-то в окружении не болтал про Супермена двадцать четыре на семь. Теперь же он явился, и это действительно означало, что они с Коннером не поддерживали крепкую связь. Что только подтверждало все представления Лютора о нем, как и снисходительном, но равнодушном.
Ну, может быть не равнодушным ко всему, что могло предоставить Лексу какое-то могущество, потому что он буквально по взгляду мог прочесть всё то, что криптонец хотел ему сказать.

К этой встрече стоило подготовиться, но сразу после пресс-конференции Лютор вернулся в ЛексКорп и заперся в своем кабинете, чтоб прочесть минимум две книги по психологии подростков и просмотреть весь перечень подходящих школ Метрополиса. Стоило ли ему сделать это вместе с прилетевшим визитером? Понимал ли тот что-то в школах и принципах образования? Как вообще учились криптонцы?
На последней мысли он свел брови и активировал открытие окна, чтоб его не выбили, как это могло произойти в случае с красно-синим гигантом.
— Супермен, — он откинулся в кресло и сложил перед собой пальцы пирамидой, — не ждал тебя. Точнее… ждал. Но пораньше.

Локи закрывает глаза и в памяти многоликого бога порой всплывают воспоминания о днях былых, когда проживал он в Асгарде, самом великом из всех Девяти миров. Много чего хорошего было там, но и плохое было и количество его порой превышало какие-то положительные моменты. И все, абсолютно все, что происходило, из ряда вон выходящего по мнению асов, было сотворено руками злокозненного бога. Но как же заблуждались они, возводя собственную персону в ранг такого величия, что всегда проще было найти крайнего, обвинить, унизить, растоптать...наказать.
Да, трикстер практически всегда за проступки свои платил собственной кровью, но и нельзя признать, что без его помощи и острого ума погрязли бы асы в своих деяниях, которые зачастую нельзя было назвать божественными. Но как говорят мидгардцы, в чужом глазу соринка виднеется, а в своем и бревна не заметишь. И постепенно Асгард становился для Локи чуждым, ненавистным, поскольку порождение йотунов считалось здесь чужаком, от которого одни лишь проблемы сплошь. Но побратим Всеотца выкручивался почти что из любых ситуаций, исключительно мерзким асгардцам назло.
Среди воспоминаний огромное место отведено отпрыскам Великого и Ужасного. Да, среди них был восьминогий конь Слейпнир, для которого Локи считался...матерью. О том моменте рыжеволосый бог старался не думать, поскольку складывалось у него отчетливое ощущение, что где-то в этой жизни он свернул не туда. Но после связи с Ангрбродой, этой великаншей, обладающей просто потрясающей красотой, против которой трикстер, как и любой уважающий себя мужчина, устоять попросту не мог, родились три хтонических чудовища.
Поговаривали злые языки, что от такого, как Локи и не могло получиться ничего, поверхностно на человеческое создание похожее. Волк по имени Фенрир, который рост не по дням, а по часам, и представлял уже угрозу всему живому, поскольку размерами своими и мощью превосходил обычных волков многократно. Суждено было ему стать великой погибелью для асов в будущем...как и брату его, громадному Мировому Змею — Ёрмунгаду.
Взять хотя бы Хель, эта девочка, обликом своим на человека походила, да вот только половина тельца ее была иссиня-бледного цвета, с трупным оттенком схожего, а в остальном не отличалась она особо от иных детишек ничем. Появлялся Локи в Железном Лесу все реже и реже, поскольку чувствовал зловредный бог — судьба у его отпрысков незавидная, ждет их будущее, которое не пожелаешь и врагу своему. И вовсе не потому, что его воротили собственные дети, вовсе нет, рыжий не хотел им судьбы бедовой, однако же норнам великим виднее...
Перед взором мелькают безрадостные картины, когда мудрейший Один холодно и безжалостно распределяет участь для каждого их отпрысков огненного побратима. Фенрира на цепь сажают, разорвать оковы свои громадному волку было не под силу, Ермунганда из-за его возрастающих габаритов бросают в океан, а малышку Хель нарекают богиней смерти (и облик ли ее странный был тому виной или же прихоть проклятого одноглазого старика?) и отправляют в самый мрачный из миров — Хельхейм, где вынуждена она стать своеобразным проводником для душ тех, кому не суждено было в бою пасть, как и полагается воину, там томились все, Вальгаллы недостойные.
— Простите меня... — губы, мелкими шрамами испещренные, тихо шепчут слова прощения, ведь не смог тогда ничего сделать двуликий бог, не сумел перечить слову и велению Одина, как никто и никогда не смог бы. Смотрел тогда на все, в бессилии кулаки сжимая, чуть ли не зубами скрипел, и никогда не забыть ему того взора, которым одарила его тогда дочь на прощание. Они наверняка ненавидят его, проклинают в те редкие минуты, когда вспоминают о том, что у них когда-то был отец. Неважнецкий, надо сказать.
Но рыжий и вправду был бессилен, да кого тогда это волновало. Но ненависть к побратиму уже разрослась до невероятных размеров, и тлеют на кончиках пальцев Локи маленькие искорки пламени, грозясь в настоящий огонь разрастись, перевоплотиться в смертоносную энергию, которая сметет все на своем пути; но приходится успокоиться, гнев сейчас не самый лучший советчик. Зреет великое противостояние, грядет Рагнарек, который никто остановить не сможет, и знает Локи, несладко сейчас падшему Бальдру в мире теней и смерти.
— Ты не получишь обратно сына своего, Всеотец. Смерть за смерть! — золотистые очи сверкают в ярости, и принимает решение трикстер направиться в темный мир, дабы встретиться лицом к лицу с той, что хранила его все эти века. С той, кто мог дать свободу Бальдру, богу весны и света. Но намерения у бога были иные, он ни за что не позволит такому случиться. Да вот только как примет его дочь, ради спасения которой тогда он якобы и пальцем не пошевелил? Чего гадать попусту, отступать нельзя и следует Хель постараться перетянуть на свою сторону, ведь и у богини смерти есть, за что ненавидеть верховного аса.

Как выяснилось, попасть в эту психиатрическую лечебницу с целью узнать, как там дела у её пациента — та ещё задачка. То "доктор Рубинштейн на осмотре, перезвоните позже". То он ответить может, и даже говорит, что у Сергея Разумовского наблюдается положительная динамика в результате лечения, но с посещениями стоит повременить, иначе травматические воспоминания могут свести на нет всю терапию. Когда же Гром, выждав время, снова продемонстрировал своё легендарное упрямство и дал понять, что от своего не отступится, Рубинштейн внезапно как-то даже подозрительно охотно согласился и назначил день и время, когда можно приехать. Так сказать, "выделю окошко в нашем расписании, все же нечасто у нас гости".

И вот теперь Игорь стоял на палубе катера, вглядываясь в туманную громаду острова, сам особо сильно не понимая, чего он хочет здесь найти. Сойдя на единственный причал, он отметил про себя, что атмосферка как бы намекает — не на экскурсию в историческое здание приехал. Запах солёной воды и водорослей смешивался с чем-то затхлым, словно старыми камнями и плесенью. Скрипящие на ветру массивные цепи и тросы в некоторых местах покрыла ржавчина, а также вокруг виднеющегося через туман здания лечебницы просматривались бетонные полуразрушенные под натиском времени блоки.

"Ну и местечко", — подумал Игорь, поправляя кепку и решительно двинувшись вглубь острова по старым гранитным плитам, местами поросшим мхом.

Все это время история с Чумным Доктором не давала ему покоя. Пока его отдел праздновал поимку опасного преступника, а некоторые особо одарённые вроде Цветкова не упускали возможности пошутить про "поехавшую от своих кодов кукуху программиста", а также делать шаржи, на которых Чумной Доктор был похож на птицу с хорошо так ощипанными и подпаленными перьями, восстановившийся в звании майор мрачно смотрел на этот цирк и не поддерживал всеобщее ликование, чувствуя, что пропасть между ними ещё больше, чем была раньше.

Это его дело. Это он разоблачил Разумовского, и именно на его глазах человека словно подменили за долю секунды. Не был тот Разумовский, которого Игорь ещё тогда, в казино, назвал героем при Юле Пчелкиной, монстром. Никто не может так хорошо притворяться. Одержимость? Раздвоение личности? Если все это правда, то где-то там все еще есть Сергей, который вкладывал большую часть сбережений в детский дом, установил себе автоматы с газировкой, а также жил прямо в офисе, чтобы не иметь дело с пробками.

И хотя дело уже физически было сдано в архив, судя по всему он сам не отпустил.

И вот сейчас, шагая в сторону психиатрической лечебницы в свой выходной, который Прокопенко дал ему с вопросом "а ты случаем не заболел, Игорек?", майор озирался по сторонам, подмечая детали. На входе его встретила охрана. Обычная процедура — документы, регистрация, досмотр. И как выяснилось, внутрь лечебницы практически ничего нельзя было проносить.

— Телефон, диктофон, фотоаппарат? — монотонно спросил охранник. — Острые предметы, еда, лекарства, подарки?

— Телефон, больше ничего нет, — буркнул Игорь, про себя подумав, что только подарки Разумовскому не хватало было захватить, — а это обязательно? У меня телефон древний, и я не репортажи пришёл делать.

— Дело не в секретности. Телефон может создавать помехи для работы медицинского оборудования, а также случайно попасть в руки пациентов, поступивших сюда в принудительном порядке по решению суда. Так что это стандартная процедура, — вдруг, улыбаясь, к нему подошла девушка в халате, — заканчивайте досмотр, а затем я проведу вас внутрь.

Девушка представилась Софьей. Идя за ней по коридору больницы под звонкое цоканье каблуков, Игорь обратил внимание, что внутри самого здания все выглядит вполне цивилизованно. Было чисто, пахло антисептиком и лавандой. Персонал, что изредка попадался на пути, вежливо улыбался. Да и те несколько пациентов, что попались на глаза, вроде бы были вполне себе не буйные. Разве что взгляд потухший — они избегали смотреть в глаза и как-то быстро исчезали из поля зрения.

"Ничего себе, я уж грешным делом думал, что тут как в фильмах про подобные заведения", — в любом случае, как бы тут ни было цивилизованно, тот Разумовский, которого он узнал до их последней встречи — молодой одаренный программист, филантроп и миллиардер, явно не собирался попасть в такое место. Осталось только надеяться, что Игорь сможет встретиться именно с тем Сергеем, и лечение правда идёт на пользу, как заверяет Рубинштейн. Потому что... Если он ошибается, и того Разумовского нет, а есть только Чумной доктор, то он и правда не заслуживает ничего, кроме как находиться здесь.

— Пройдёмте в кабинет к Вениамину Самуиловичу, — улыбнулась Софья, указывая в направлении одного из коридоров (да сколько же их здесь? Лабиринт какой-то), — нам сюда.

Игорь остановился, потому что ему отчётливо показалось, что его водят за нос, что он не любил.

— Я думал, мы идём к Сергею Разумовскому, — нахмурившись, сказал Гром.

— Он и проводит вас потом, — с нажимом проговорила ассистентка.

Игорь все ещё колебался, думая, что теряет время, в то время как отведенный час времени уже пошел, а как говорил сам Рубинштейн, у них очень плотный график, так что со всеми этими "стандартными процедурами" он увидит Сергея на пять минут, а потом ему скажут, что время посещения истекло, как вдруг из соседнего крыла к ним вышел сам доктор Рубинштейн.

— Ах, Игорь! — приветствовал он его с той фирменной улыбкой, от которых у Грома порой чесались кулаки. — Софочка, не стоит мучить нашего гостя. Он ведь так настойчиво добивался встречи с Сергеем, что преступно было бы её оттягивать.

— Но Вениамин Самуилович, вы же сами сказали—

— К Сергею, — легко взмахнув рукой, прервал её Рубинштейн — Прошу.

Своей внезапным появлением и такой привычной властностью, Рубинштейн выглядел тем, кто действительно знал, что делает. А ещё он наконец оборвал череду палок в колеса, которые казалось бы вставляли Игорю с самого его решения приехать сюда. Интересно, почему? И не паранойя ли это, быть может, от того, что и на него начала действовать эта атмосфера психлечебницы, какой бы внешний лоск ей ни придавали?

Вот и палата Разумовского. Игорь под пристальным взглядом Рубинштейна подошёл к окошку в двери. В тусклом свете палаты он увидел знакомую, и в то же время словно абсолютно незнакомую рыжеволосую фигуру.

После смерти отца все стало иначе. Мать стала более замкнутой, но все еще делала все, чтобы держать нашу семью на плаву. Она переняла на себя все управление корпорации, хотя та частично сократилась. Десмонды не обеднели, нет, просто все поменялось. Примерно в это же время из жизни Дэмиана пропала Аня Форджер. Казалось только после ее отъезда он словил себя на мысли что ее не хватает. Форджеры уехали в другой город, довольно далеко от Берлинта. Про это все в Сесиле узнали от учителя, но возможно Бекки знала что-то до. Для Дэмиана это было темное время. Мать желала, чтобы он перебрался обратно в дом, но он остался в общежитие Идена. Для него так было проще. Он пытался пережить смерть отца, пытался не создавать для мамы проблем. За это время он впервые сблизился с братом. Только цена этого была слишком высокой, ведь не смотря на весь холод, Дэмиан любил отца. Лет пять после смерти отца, Диметриус окончил школу, и параллельно с учебой в университете начал перенимать часть дел у матери. Она стала выглядеть менее усталой, что вызывало улыбку. Для Дэмиана это тоже был толчок вперед он вернулся домой и пытался помогать хотя бы минимально. Пусть ему не могли доверить что-то очень важное, но он хотя бы давал маме больше времени, если появлялся на каких-то мероприятиях вместо нее.

Прошло 10 лет. Дэмиан изменился. Вот он Юэном, Эмилем и Бекки начинают последний класс старшей школы. Первый учебный день аж через неделю, но им нужно забрать книги, ознакомиться с расписанием и получить первые задания. Конечно, в Идене ждут, что ты готов каждый день. Он рад снова видеть друзей, пусть они и виделись летом, хоть и не очень часто. Дэмиан все больше помогал Деметриусу в офисе, да и лето было забито всякими ивентами, где они обязаны были появится. Они даже загремели на обложку журнала вместе с матерью. Как будто им без того внимания мало? Десмонд немного теряется в своих мыслях по дороге в библиотеку. И резко чувствует удар.

- Смотри куда идешь! Он говорит быстрее чем успевает понять кто в него врезался. Стоит поднять глаза и увидеть копну знакомых розовых волос, и забавные украшения для волос в виде рожек. Как будто 10 лет вовсе не прошло, только она теперь красивая девушка, а не раздражающая девочка. На щеках Дэмиана лёгкий румянец. - Аня? Каким боком она здесь? Они вернулись? Почему сейчас и почему тогда уехала? У него столько вопросов, но он не задаст их сейчас, а может и вообще. Бэкки ничего об этом ему не говорила, но может и она не знала. А может после их разрыва решила скрыть. Десмонд трет переносицу.

- Забыла где наш класс? Я покажу, но все собираются в библиотеке. Он не знает как с ней говорить. Возможно и не научится. Но ему любопытно, где она была и что делала эти десять лет. Он чуть мотает головой нет, ему не интересно. С какого ему должно быть интересно?

После смерти отца все стало иначе. Мать стала более замкнутой, но все еще делала все, чтобы держать нашу семью на плаву. Она переняла на себя все управление корпорации, хотя та частично сократилась. Десмонды не обеднели, нет, просто все поменялось. Примерно в это же время из жизни Дэмиана пропала Аня Форджер. Казалось только после ее отъезда он словил себя на мысли что ее не хватает. Форджеры уехали в другой город, довольно далеко от Берлинта. Про это все в Сесиле узнали от учителя, но возможно Бекки знала что-то до. Для Дэмиана это было темное время. Мать желала, чтобы он перебрался обратно в дом, но он остался в общежитие Идена. Для него так было проще. Он пытался пережить смерть отца, пытался не создавать для мамы проблем. За это время он впервые сблизился с братом. Только цена этого была слишком высокой, ведь не смотря на весь холод, Дэмиан любил отца. Лет пять после смерти отца, Диметриус окончил школу, и параллельно с учебой в университете начал перенимать часть дел у матери. Она стала выглядеть менее усталой, что вызывало улыбку. Для Дэмиана это тоже был толчок вперед он вернулся домой и пытался помогать хотя бы минимально. Пусть ему не могли доверить что-то очень важное, но он хотя бы давал маме больше времени, если появлялся на каких-то мероприятиях вместо нее.

Прошло 10 лет. Дэмиан изменился. Вот он Юэном, Эмилем и Бекки начинают последний класс старшей школы. Первый учебный день аж через неделю, но им нужно забрать книги, ознакомиться с расписанием и получить первые задания. Конечно, в Идене ждут, что ты готов каждый день. Он рад снова видеть друзей, пусть они и виделись летом, хоть и не очень часто. Дэмиан все больше помогал Деметриусу в офисе, да и лето было забито всякими ивентами, где они обязаны были появится. Они даже загремели на обложку журнала вместе с матерью. Как будто им без того внимания мало? Десмонд немного теряется в своих мыслях по дороге в библиотеку. И резко чувствует удар.

- Смотри куда идешь! Он говорит быстрее чем успевает понять кто в него врезался. Стоит поднять глаза и увидеть копну знакомых розовых волос, и забавные украшения для волос в виде рожек. Как будто 10 лет вовсе не прошло, только она теперь красивая девушка, а не раздражающая девочка. На щеках Дэмиана лёгкий румянец. - Аня? Каким боком она здесь? Они вернулись? Почему сейчас и почему тогда уехала? У него столько вопросов, но он не задаст их сейчас, а может и вообще. Бэкки ничего об этом ему не говорила, но может и она не знала. А может после их разрыва решила скрыть. Десмонд трет переносицу.

- Забыла где наш класс? Я покажу, но все собираются в библиотеке. Он не знает как с ней говорить. Возможно и не научится. Но ему любопытно, где она была и что делала эти десять лет. Он чуть мотает головой нет, ему не интересно. С какого ему должно быть интересно?

Сет Гекко мечтал найти Эль Рей, рай на земле; место, безопасное для него и для его брата. В погоне за эфемерным он провел чертовски много времени. Возможно, что Эль Рей — просто сказка; Сантанико всегда была уверена в том, что нет на свете такого места, спокойного и безопасного. Однако, время показало, что сколько бы ты не провел в дороге, судьба все равно приведет тебя сюда. К дому; к тому месту, которое ты выстроишь для себя сам, сделаешь его безопасным и надежным. И здесь ты будешь чувствовать себя спокойно. Сантанико понятия не имеет, догнал ли Сет свою мечту, схватил ли ее за хвост. Честно сказать, ей на это плевать. Но она создала свой личный Эль Рей здесь, на окраине Пуэрто-Вальярта, в нескольких милях от обрывка автострады, зарывающегося в песчаное море; в нескольких милях от океана, который многие кулебрас до сих пор могут видеть лишь во сне. Но они здесь, в старом закрытом ангаре — клуб «вход только для своих», конечно же; однако, не многие люди могут утверждать, что бывали здесь, в этих стенах. Ангар напоминает Сантанико проклятый бар, возведенный над не менее проклятым храмом, честно говоря. Но здесь чище — здесь насилию места нет. Даже люди приходят сюда сами, найдя в укусе кулебрас привлекательную подоплеку; они ловят кайф от яда змееподобных вампиров. Никакого принуждения. Насилию здесь не место, конечно же. Это — дом для сотни кулебрас, следующих за своей богиней, за своей королевой. Они доверили ей свои жизни и она отчаянно старается не подвести. Сантанико собрала вокруг себя всех потерянных и заблудших, но... Это только малая часть ее народа.

Кулебрас, оставшиеся верными Ла Диосе, разбросаны по всей Мексике; некоторые приходят сюда из Америки. Сантанико положила львиные силы на то, чтобы помочь им добраться до нужного места. Многие кулебрас покидают стены клуба и выезжают за пределы Пуэрто-Вальярта, ищут себе подобных и приводят их в новый выстроенный мир. Но многие не успевают добраться и скрыться в тени безопасности. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Амару отправилась к Дьяволу, однако ее последователи остались. Они презирают культ Ла Диосы, насмешливо называют Сантанико королевой, плюясь ядом на фрески с ее изображением. И убивают тех, кто хранит верность ей. Убивают жестоко, кроваво. Сантанико помнит те дома, которые встречала на своем пути, преследуя цель убить Амару. И помнит те рассказы, которые приносят ей выжившие. От этих рассказов кровь стынет в жилах.

Однако, Сантанико не покидала стен ангара. Оставалась рядом с теми, кто видел в ней олицетворение безопасности. Верила в то, что однажды все закончится. Прокручивала в голове слова Карлоса о том, что она нужна своему народу. И давилась слепой яростью, которая ледяной волной захлестывала ее каждый раз, когда кто-то возвращался с плохой вестью. Однако, состояние ожидания лучшего времени не могло долго продолжаться. Необходимо было защищать своих людей, напомнить тем, кто остался снаружи, что Ла Диоса — не миф; что она реальна и обязательно поможет. Возможно, сегодня пришел день осознания. Сегодня, когда новость об одной из пропавших кулебрас, отправившейся месяц назад на поиски своей семьи, дошла до Сантанико.

— Ну что? — спокойно произносит она, не поворачиваясь к дверям. Сантанико сидит перед зеркалом, накрытом плотной серой тканью, и смотрит пристально на образовавшиеся складки. Не открываясь. Напряжение прослеживается в каждой клеточке ее тела; в выпрямленных плечах, в жесткой осанке и в застывшем выражении лица. Она не хочет слушать ответ на свой вопрос, потому что знает, что услышит очередную чудовищную историю. Розита, пропавшая женщина, верила в нее слишком сильно; черт возьми, она верила в нее больше, чем сама Сантанико когда-либо. И умерла с верой. Это очевидно.

— Она мертва, — подтверждая ее мысли, произносит Матео. Его голос эхом проносится по полупустой спальне Пандемониум, — Вместе со своей семьей. Их всех убили.

Молодой кулебрас стоит в дверях, не рискуя войти внутрь комнаты. Он смотрит на спину Сантанико и видит, как та впивается когтями в обивку кресла, на котором сидит, разрывая ее. Знает, что в этот же момент радужка ее глаз приобретает золотистый оттенок, а зрачки вытягиваются. Только так она может выразить свой беспомощный гнев. Сантанико ненавидит себя за бездействие и за каждую смерть того, кто слишком верил в нее и в то, что она способна даровать безопасность. Скольким еще нужно умереть?

— Где? — эхом произносит она и резко поворачивается к Матео. В мгновение ока она вновь приходит в себя; она отбрасывает в сторону гнев, как отбрасывает и змеиную натуру. Она вновь похожа на себя; разве что, выглядит слишком потерянной. В каждом зрачке — круглом, впрочем, — отчаяние и бесконечная боль.

— В Халиско. Недалеко.

[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] скольким  ㅤеще  ㅤнужно ㅤу м е р е т ь ? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤ

В темных коридорах шаги Сантанико эхом разносятся и отражаются от каменных стен. Она тщательно исследовала карту и убедилась, что на дорогу уйдет чуть больше двух часов. Максимум три, если возникнут трудности. Матео тщательно объяснил, как проехать к дому, в которых нашли тела убитых кулебрас. Более того, он рассказал детали. Те самые кровавые детали, от которых становилось дурно. Несчастные пытались спасти свои жизни, сражались из последних сил. Однако, убийцы были сильнее. Они и раньше превосходили других физической формой — это было ясно по местам и окровавленным стенам. Это удивляло, объяснения тому, что сила приспешников Амару возрастает, не находилось. А те варианты, которые крутились в голове Сантанико, она озвучивать не торопилась. Слишком уж нереально звучали теории, вертящиеся на языке.

Ждать лучшего времени можно бесконечно долго. Вот только она больше не может получать трагичные вести. Взвалив на себя ответственность за чужие жизни, она подписалась защищать народ. И именно поэтому сейчас Сантанико решительно шла вперед, давно приняв решение. Она остановилась возле темной двери; за створкой не раздавалось и единого звука, словно внутри никого не было. Но все же Сантанико занесла руку, чтобы постучать. Однако, подумав немного, она просто толкнула дверь. И та послушно открылась, представляя взору очередную спальню. Разве что не такую пустую и мрачную, какой была комната самой Сантанико.

И Кейт, конечно, тоже была здесь. Молодая кулебрас, невесть почему избравшая общество себе подобных, а не братьев Гекко.

Сантанико без приглашения вошла внутрь, предварительно окинув коридор взглядом — лишние уши были ни к чему. Плотно захлопнув дверь, она прошла к креслу, расположенному в удалении от кровати. Опустившись на него, Сантанико на секунду прикрыла глаза, избегая прямого зрительного контакта с Кейт. В какой-то момент она испытала жгучую усталость. Хотелось послать все к черту. Она, признаться, скучала по времени, проведенному с Ричи — не из-за самого мужчины, конечно; из-за свободы, которой располагала. Из-за чувства безответственности, которое могла себе позволить.

— Снова мертвые кулебрас, — наконец, заговорила Сантанико, все так же не поднимая взгляда на Кейт, — В Халиско. Недалеко отсюда. Вообще-то, это уже третий случай за последние пару недель. Они все чаще дают о себе знать.

С трудом она замолчала. Хотелось продолжать говорить о наболевшем. О том, насколько трудно выстраивать новый мир на развалинах старого. О том, как паршиво видеть собственные фрески, забрызганные кровью тех, кто за нее умер. О том, что она вообще не просила всего этого и лучше бы охоту открыли на нее саму, чем на ни в чем не повинных. Однако, Сантанико пришла сюда вовсе не затем, чтобы разгрузить себя эмоционально. Она вновь поднялась со своего места, не найдя в себе терпения даже для того, чтобы просто сидеть на месте. Скрестив руки на груди, Сантанико прошла вперед и, наконец, посмотрела на Кейт.

— Я больше не могу сидеть на месте, — она поджала губы винного цвета и нахмурилась, вновь излишне погрузившись в собственные мысли. Ярость, которую она испытывала, больше не была слепой. Сантанико четко видела свою цель и знала, что непременно придет к ней. Убьет всех последователей Амару, зачистит территорию и обеспечит своему Эль Рею шанс на будущее. Но не одна. она вопросительно приподняла брови, взглянув на Кейт, однако вслух никакого вопроса не задала. Лишь подошла ближе, упершись руками в раму широкой кровати, — Если поедем прямо сейчас, то, вполне возможно, еще сможем напасть на след. Пока тела обнаруживались примерно в одной местности. Я думаю, что это может быть вызов. Может быть, там уже ждут... Нас.

Произносить слово «нас» действительно было тяжело. Сантанико чувствовала себя так, словно заставляет Кейт в данный момент следовать за собой.

— Ты поедешь или останешься здесь? — вопрос, наконец, прозвучал.

Сантанико была уверена в том, что Кейт поедет. Потому как связь между ней и Амару была уникальной. Потому что именно она была жертвой той, носителем чужого разума в своем теле. Потому что именно у нее было слишком много причин возжелать мести. И... Потому что в глубине души Сантанико просто надеялась на это. На компанию.

Это по определению удивляло, но это присутствовало в ней. Командная работа — это было то, чему их обеих научили Гекко.

Янтарные отсветы — скользят, текут, отражаются — в окнах высотных зданий, на стеклянных поверхностях столов около заведений, на цветастых билбордах; выглядят броско и дорого, но они пусты — маркетинговый ход, образ с навязчивым требованием “купи”. Безликое скопление повинуется — добровольно отдает остатки своей мнимой свободы, говоря “спасибо”.

Пир-Пойнт умеет себя продавать — создавать иллюзию желаемого и запрашивать за это высокую цену.

Как и Пенакония.

Переливы янтаря на его часах стоимостью больше человеческой жизни сменяются на пурпурный всплеск — лживое и чужое — с терпким, душным привкусом трещин на игральных фишках.

Ее нет — ни в беглых упоминаниях, ни в бесчисленных партиях за игровым столом.

Ее нет — и он почти верит в это.

Ее нет — до тех пор, пока взгляд не цепляется за смутно знакомый силуэт.

Вглядывается — не верит — лихорадочные кошмары под утро проступают осколками на поверхности авантюрина.

Тошнота в горле — д а в и т; но он привычно скрывается за маской и играет роль — улыбается криво и устало, слегка клонит голову набок и облокачивается на парапет, подпирая ладонью щеку.

С языка почти срывается ложно-медовое “господин Воскресенье”.

Дня, когда они встретятся вновь, не должно было быть. Пенакония была и остается лишь проектом — душным, нервным, местами — омерзительно личным, но все же проектом. Завершенное дело закрывается навсегда — подписанные документы, проставленные печати, приторные улыбки, отсутствие зрительного контакта, лишь пара бессмысленных фраз и быстрое прощание. После — оценка работы, выплата премий, повышение или понижение [ или что-то хуже ] — и сделка забывается до неловкого разговора во время дружеской игры в покер с коллегами из других отделов, которые в диком порыве ненасытности готовы использовать любую незначительную деталь ради поглощения своего ближнего. Единственная святая вещь для них — собственное благосостояние, а руководители [ и особенно — Освальдо ], метящие в правление, готовы заплатить любую цену за возможность утопить чужой отдел.

В конечном итоге никто из отдела стратегических инвестиций — исключая разве что мягкосердечную Топаз — не пересекается с участниками предыдущих проектов, в особенности — с помехами, возникавшими во время работы.

Он помнит его — в ровном, приглушенном свете, скользящим теплотой по ткани, идеально выточенная фигура с выверенными движениями, нежной, но ненастоящей улыбкой, и давящим взглядом сине-золотых глаз.

В то мгновение Воскресенье казался одновременно и благогодетелем с изящными жестами и мягким голосом, и палачом, замахивающимся топором [ и то, и другое — ложь ].

Господин Воскресенье словно проникает под кожу — слова пробираются в ткани, копошатся внутри и грызут вены. Ничего, кроме отвратительного ощущения, что кое-кто заходит слишком далеко.

В их встречах искренность давилась собственной кровью — лживые реплики и недосказанности сжимали ее горло, лишая возможности сделать хотя бы вдох, и рассекали ее глотку острым лезвием.

Ничего приторного.

Оппоненты за игорным столом такие же — хищно-невыносимые, но всегда — неумелые и неловкие.

Даже паразиты из отдела развития маркетинга — во время раздач они всегда сидят напротив, следят неотрывно, изучают — и пытаются рассекать скальпелем в отчаянной попытке прочесть следующий ход.

У них никогда ничего не выходит — после очередной раздачи они остаются ни с чем.

Их легко держать на расстоянии вытянутой руки, не подпускать близко [ настолько близко, что становится н е в ы н о с и м о ].

Но господин Воскресенье оставляет неприятное, преследующее ощущение, что собственные мысли сжимают пальцами твою шею, лишая возможности сделать хотя бы вдох.

Пенакония стала болезненным сном, оставшимся нервными отзвуками в его памяти.

Неприязни нет — его отношение к Воскресенью было не личным, а лишь рабочим-профессиональным. Но он переступил определенную грань, коснувшись того, чего ему не следовало касаться.

В их последнюю встречу все было немного иначе. Господин Воскресенье — сломленный, трагедийный герой, упавшая птица с обрезанными крыльями — не летает, барахтается на земле, до тех пор, пока не будет съедена хищниками.

Он выживает — и на вопросительный взгляд Авантюрина Яшма лишь улыбается — немного криво и ядовито. Она всегда дает лишь столько информации, сколько захочет, — и почти всегда этого мало, катастрофически мало. Не называет цену — лишь ловко поправляет волосы и уходит, оставляя с ощущением очередной махинации.

В момент, когда в новой игре появляется третье лицо — очередной трагедийный, отчаявшийся герой? смешно, — Авантюрин спускается по лестнице быстрым шагом и преодолевает незначительное расстояние.

— Если у вас какие-то вопросы к моему другу, — он небрежно бросает под чужие ноги пачку купюр, — то надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы они отпали?

Это — очередная игра.

И сейчас Авантюрин берет верх.

Он видит — смесь испуга и непонимания, нерешительность в дрожи тела — отсветы янтаря даже в этом лезвии.

Пир-Пойнт всегда забирает, но не дает ничего взамен.

Как и Пенакония.

Очередная пачка кредитов падает под ноги нападавшего — и лезвие ударяется об гладкий бетон, — судорожное падение и явная жадность.

Его взгляд останавливается на Воскресенье — легкая снисходительная улыбка и озорной прищур.

В этой ситуации — своя прелесть.

— Господин Воскресенье, — имитирует прежний сладкий тон, но чувствует, что насмешливость въедается, — или мне стоит называть вас как-то иначе?

Безвкусность и потрепанность внешнего вида — очевидна, но он ничего не говорит — лишь изучает взглядом и продумывает.

— Никогда не думал, что мы встретимся при таких обстоятельствах... уделите мне немного вашего времени? Или у вас назначена встреча?